Здесь есть два основных мотива.

Один мотив — объективный: действительно, имеет место проблема изменения климата. Практически все страны приняли как данность, что изменения происходят, с ними надо что-то делать.

Параллельно с этим есть вопрос политический. Крупные экономики (и США, и ЕС, а теперь уже и Китай и даже Индия) взяли на вооружение зеленую тему, чтобы использовать ее для решения собственных проблем — для экономической перестройки, которая назрела, и для поиска конкурентных преимуществ на мировом рынке.

Так что тема эта общая, но каждый действует за себя. Соответственно те, кто будет делать это с запозданием, окажутся зажатыми в тисках чужих норм, которые будут приниматься в разных странах. Их придется выполнять вне зависимости от того, выгодно им это или нет.

Несколько факторов. Это принятие мер по так называемому зеленому регулированию в Европе.

Это возвращение США в рамки Парижского соглашения и объявление собственных инициатив по разработке схожего углеродного регулирования. Это присоединение к климатическим инициативам Китая и других крупнейших экономик.

2021 год – это как раз первый год, когда мы живем под действием нового Парижского климатического соглашения (оно реально начинало действовать не сразу, как вступило в силу, а только с 2021 года).

А в Парижском соглашении в явном виде сформулирована необходимость выполнить его нормы (статья 4): где-то к середине века наши выбросы должны быть сбалансированы обратным поглощением СО2 из атмосферы. В соглашении мягко сказано «середина века», не сказано «конкретно 2050 год». Каждый выбирает для себя, что такое середина. В связи с этим и начался этот «парад планет».

Россия с некоторым опозданием взялась за эту тему. Сейчас она активно обсуждается и формулируется собственный подход. Это требует очень серьезных многогранных усилий, но тем не менее это необходимо.

Мы имеем дело с накопленным багажом изменений, которые наконец стали ярко видны. Поэтому в 2021 году была разработана Стратегия низкоуглеродного развития российской экономики, именно в прошедшем году был принят целый ряд нормативных актов (важнейший — по ограничению выбросов парниковых газов) и было объявлено о целях достижения углеродной нейтральности. И это логичный результат данного процесса.

Мы следуем в мировом фарватере. Сегодня практически не осталось стран, которые бы этого не сделали. По крайней мере, серьезных стран. В «Большой двадцатке» все что-то сказали на эту тему. Россия — пятый по величине эмитент СО2. Нам нужно было сформулировать свою позицию. Очень хорошо, что это было сделано, и мы тоже присоединили свой голос и свои цели к этому общему хору.

Сложности у всех одинаковые: легко провозгласить безуглеродную повестку (это очень красиво звучит!), но на практике пока никто не представляет, как вообще может функционировать экономика в условиях отсутствия углеродной основы. Пока что (возможно, это изменится), зеленые технологии весьма дорогие, нерентабельные, т. е. они дотационные.

Соответственно попытки резко перестроиться чреваты теми проблемами, признаки которых мы видели в 2021 году на мировых энергетических рынках — лихорадка, болтанка, подскоки цен, недовольство потребителей.

Нам нужно проделать большой пусть по сокращению опоры на углеводороды и снижение углеродного следа от использования углеводородов в российской экономике.

Кроме того, целые регионы ориентированы на добычу угля. Поэтому для того, чтобы перестроиться и отойти от переработки углеводородного сырья, потребуются десятилетия.

Главная сложность для России заключается в том, что мы не уверены до сих пор, что это наша повестка. Мы хотели бы продолжать играть в свою игру, к которой мы привыкли, – продавать уголь, газ, нефть – и сохранять статус-кво, но при этом, чтобы все считали, что мы в русле общего климатического тренда. Но так не получится. Поэтому от стратегии реагирования на внешние вызовы надо перейти к формулированию собственной повестки. И это как раз и было бы фактором, способствующим тому, чтобы остальной мир признал, что мы что-то делаем.

Задача заключается в том, чтобы декарбонизировать экономику, а не сохранить ее на прежнем уровне, защищаясь как щитом тем, что у нас очень много лесов и болот.

Нам никуда не деться от того, что нужно повышать энергоэффективность, сокращать употребление углеводорода, исходить из того, что, может быть, не в ближайшей, но долгосрочной перспективе наш основной экспортный товар – углеводороды, перестанет пользоваться таким спросом. Ну и у России огромный экологический потенциал, потенциал возобновляемых источников энергии. Просто он совершенно не развит. И вот над этим надо работать.

Снижение энергоемкости, прежде всего сжигания топлива – раз. Второе – это развитие климатических проектов, прежде всего лесоклиматических, по повышению поглощения углерода из атмосферы благодаря их реализации. Третье – развитие новых отраслей экономики, которые менее углеродоемкие. Например, водородная энергетика.

Первая и главная задача — это все-таки разобраться с нашим энергетическим сектором: что мы производим, куда мы это поставляем и как мы это расходуем.

Второе и очень важное — наша экономика очень зависит от экспорта углеводородного сырья. И если на том рынке — а к этому все идет — произойдет отказ от использования нефтепродуктов, то у нас будет проблема. Тренд на декарбонизацию нас коснется среди первых и приведет к снижению объемов экспорта и в натуральном, и в денежном выражении. Доходы будут сокращаться, значит, будет сокращаться ВВП, доходы граждан, бюджетные поступления и далее по цепочке. Эти прогнозы уже сделаны, и мне кажется, что они не до конца осознаны.

Надо выходить на те рынки, которые будут локомотивами в новой эпохе декарбонизации мировой экономики, а не цепляться за старые.

Первое — это все-таки принятие новых регулирующих законов, в частности углеродное регулирование и вообще плата за углерод и создание новых рынков под это.

Второе — внедрение новых технологий. Раньше регулировался выброс опасных веществ, сейчас контролируется еще и объем выбросов парниковых газов.
Третье — огромные резервы по сокращению выбросов парниковых газов кроются в энергоемкости, энергоэффективности в коммунальном, жилищном городском хозяйстве.

Для начала ясно и определенно артикулировать, что будущее не связано с нефтью, не связано с природным газом, не связано с углем. Это первое и главное.

Второе: сказать, что леса – это не все наше богатство. Леса надо охранять, но они не решают проблему декарбонизации нашей экономики. Нам надо научиться производить то, что будет востребовано в новой декарбонизированной мировой экономике. На это должна быть направлена экономическая, промышленная, бюджетная, финансовая политика государства.

Конечно, в идеале не человек должен нести основное бремя. Но на практике – и это касается не только России, это история всего мира – конечно, получится так, что издержки будут возложены на потребителя.

В том числе и на частного потребителя. Избежать этого, наверное, невозможно, потому что переход на новую систему в любом случае повлечет болезненную перестройку.

Мы и сейчас не замечаем, как одни сектора сокращаются, а другие растут. Это же не значит, что каждый за это платит. Бизнес должен быть прибыльным. Люди покупают продукцию и делают это производство прибыльным. Это не «за счет», это не в убыток. И в этом смысле я не думаю, что переход, правильно спланированный и организованный, растянутый на значительный промежуток, обязан быть за счет граждан.

Скорее всего этот процесс пройдет на фоне какого-то инфляционного скачка. Цены вырастут все, но в разной степени. Только так можно обеспечить переход. Это нормально, экономика так и работает. Поэтому нужно на этот период, социально уязвимые группы населения защищать. И по возможности помогать бизнесу, который тоже может оказаться в сложном положении. Мы должны перестроить экономику, переведя ее на путь низкоуглеродного развития, и мы также должны переформатировать финансы. Давайте выполнять то, под чем мы подписались. И все будет хорошо!